JК
Дорога на простор :: Сафонов Вадим
Страница: 53 из 364Крепка душа его. Вот как Дон-река. Никому не поддастся и красы донской никому не отдаст.
– Широка земля. Утешно на земле, Фрося.
Она качнула головой.
– Ты – легкий. Пахнет низовка – где ты? В сторонку каку сдунет тебя? И сказала певуче, по-бабьи:
– Сердце горит твое. Понесет оно тебя искать то море, что зальет его. А мне донскую сладкую воду пить вовек…
Вдруг бровь ее дрогнула, как-то жалко скосились глаза, будто всплескивая, она вскинула руки, обхватила ими парня, и он почувствовал ищущие горячие губы на своих губах.
– Во… – сказала она, отнимая губы. – Рюша… Рюшенька.
Тогда он встал.
– Прощай. Больше и не свидимся, лебедушка!
Оправила влажное еще платье, слабо улыбаясь.
– Привези алтын с Алтын-горы, хоть копеечку, хоть грошик…
Отойдя, он оглянулся. Скуластая, невысокая, девушка стояла у столба, и лицо ее, вырезанное на бледной, по-вечернему мглистой реке, показалось ему сияюще-прекрасным.
Он осторожно коснулся языком губ, чтобы не спугнуть того, что уносил на них.
Рукой провел по голове – выскобленная наголо генуэзцем-брадобреем, она была, против волоса, шершавой и колкой, как ячменный колос.
Последние чарки допили станичные, сглаживая дорожку отъезжающим.
Там, в пути, не пить им больше горячего вина, над жизнью их и смертью волен избранный атаман.
– Широка земля. Утешно на земле, Фрося.
Она качнула головой.
– Ты – легкий. Пахнет низовка – где ты? В сторонку каку сдунет тебя? И сказала певуче, по-бабьи:
– Сердце горит твое. Понесет оно тебя искать то море, что зальет его. А мне донскую сладкую воду пить вовек…
Вдруг бровь ее дрогнула, как-то жалко скосились глаза, будто всплескивая, она вскинула руки, обхватила ими парня, и он почувствовал ищущие горячие губы на своих губах.
– Во… – сказала она, отнимая губы. – Рюша… Рюшенька.
Тогда он встал.
– Прощай. Больше и не свидимся, лебедушка!
Оправила влажное еще платье, слабо улыбаясь.
– Привези алтын с Алтын-горы, хоть копеечку, хоть грошик…
Отойдя, он оглянулся. Скуластая, невысокая, девушка стояла у столба, и лицо ее, вырезанное на бледной, по-вечернему мглистой реке, показалось ему сияюще-прекрасным.
Он осторожно коснулся языком губ, чтобы не спугнуть того, что уносил на них.
Рукой провел по голове – выскобленная наголо генуэзцем-брадобреем, она была, против волоса, шершавой и колкой, как ячменный колос.
Последние чарки допили станичные, сглаживая дорожку отъезжающим.
Там, в пути, не пить им больше горячего вина, над жизнью их и смертью волен избранный атаман.