Дорогой мой человек   ::   Герман Юрий

И у Цветкова ничего, разумеется, не спросил, не такой тот был человек, чтобы залезать ему в душу…

— Как там ваши раненые? — осведомился командир, когда Володя разулся и лег на пружинный матрац, к которому до сих пор не мог привыкнуть. Способны к передвижению?

— Мы же повезем их на подводах…

— Это не ответ. Я спрашиваю — способны они к дальнейшему маршу?

— Вполне! — раздражившись, ответил Устименко. — Впрочем, вы сами можете как врач…

— Врач здесь — вы! — холодно перебил его Цветков. — И вам, врачу, я, командир, приказываю — готовьте их завтра к транспортировке… Ясно?

— Ясно! — ответил Володя.

И, взбесившись, сбросив ноги с кровати, сдавленным от обиды голосом спросил:

— А почему, скажите пожалуйста, вы разговариваете со мной таким тоном? Я что — мародер, или трус, или изменник? Что это за капризы гения? Что это за смены настроений? Что за хамство, в конце концов?

От удивления Цветков сначала приподнялся, потом сел среди своих подушек. Лицо его выразило оторопь, потом он улыбнулся, потом попросил:

— Простите меня, пожалуйста. Обещаю вам, что это не повторится. Я возьму себя в руки, Владимир Афанасьевич, поверьте мне…

И сам рассказал тот «инцидент», о котором давеча упомянула Вересова: с час тому назад, при ней, ни с того ни с сего ввалился сюда Холодилин и заявил, что желает поговорить откровенно. Он не был пьян, но находился в том состоянии, какое в старину определяли словом «аффектация».