JК
Два антисемита :: Алейхем Шолом
Страница: 2 из 9Приучил себя к яствам, которыми кормятся на вокзалах, выместил всю свою досаду на свинине, сбылась бы хотя половина того, что пожелал свинье Макс, когда попробовал ее впервые! И - чего уж больше? - жизнью рискнул и начал есть раков*.
Почему я говорю "рискнул жизнью"? Потому что - знать бы так вашим врагам, где у них нос, как знал Макс Берлянт, как их едят, этих раков! Режут ли их ножом? Или колют вилкой? Или едят целиком? И тем не менее несмотря на все это Макс Берлянт не в силах был скрыть свое еврейство - ни от своих, ни от чужих. Узнают его, как облупленного, как проклятого Каина*, и на каждом шагу дают почувствовать, кто он такой и что он такое. Короче говоря, жаль человека!
2
Но если Макс Берлянт был несчастным человеком до Кишинева, то после Кишинева ему и вовсе равного нет. Носиться в глубине души с ужасной болью и стыдиться этой боли - вот ад, который может понять лишь тот, кто сам это чувствовал. Макс стыдился "Кишинева", как если бы это был его "Кишинев"... И словно назло его как раз в это время послали в те места, в Бессарабию, и он чувствовал, что здесь для него снова начинается ад. Мало ли он наслушался этих замечательных историй у себя дома? Разве может он забыть день, когда в синагоге читали поминальную молитву "по убиенным в Кишиневе"? Все мужчины плакали, женщины падали в обморок...
Наверное, вам приходилось проезжать в поезде мимо места железнодорожной катастрофы. Вы хорошо знаете, что можете сидеть спокойно: второй раз на том же месте такой катастрофы не случится.
Почему я говорю "рискнул жизнью"? Потому что - знать бы так вашим врагам, где у них нос, как знал Макс Берлянт, как их едят, этих раков! Режут ли их ножом? Или колют вилкой? Или едят целиком? И тем не менее несмотря на все это Макс Берлянт не в силах был скрыть свое еврейство - ни от своих, ни от чужих. Узнают его, как облупленного, как проклятого Каина*, и на каждом шагу дают почувствовать, кто он такой и что он такое. Короче говоря, жаль человека!
2
Но если Макс Берлянт был несчастным человеком до Кишинева, то после Кишинева ему и вовсе равного нет. Носиться в глубине души с ужасной болью и стыдиться этой боли - вот ад, который может понять лишь тот, кто сам это чувствовал. Макс стыдился "Кишинева", как если бы это был его "Кишинев"... И словно назло его как раз в это время послали в те места, в Бессарабию, и он чувствовал, что здесь для него снова начинается ад. Мало ли он наслушался этих замечательных историй у себя дома? Разве может он забыть день, когда в синагоге читали поминальную молитву "по убиенным в Кишиневе"? Все мужчины плакали, женщины падали в обморок...
Наверное, вам приходилось проезжать в поезде мимо места железнодорожной катастрофы. Вы хорошо знаете, что можете сидеть спокойно: второй раз на том же месте такой катастрофы не случится.