Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

Славушка не мог сообразить сколько, да и не пытался сосчитать, мужики и делопроизводители воглаве с Дмитрием Фомичом таскали бумаги, всякие там папки и пачки, миру на удивленье, сколько уже накопилось дел, навалом складывали документы в телеги и опять несли.

Мальчик встал меж телег, Дмитрий Фомич не обратил на него внимания. Ни Быстрова, ни Данилочкина, ни Еремеева нигде не было видно.

Он пошел прочь, чувствуя себя очень одиноким, — эвакуируются, а до него никому никакого дела, ему даже эвакуироваться не нужно.

В доме все еще спали, но от коровника шаркала Надежда с ведром, ее сопровождал Павел Федорович, впрочем, не ее, а молоко, обычно коров доила Марья Софроновна, но иногда Павел Федорович жалел жену, не будил, посылал Надежду, в таком разе вставал сам присмотреть за Надеждой, чтоб не отлила Федосею, не отпила сама.

Павел Федорович осклабился:

— Удирают?

— Уезжают.

— Через час здесь от них ни следа.

— Нет, у них здесь еще дело.

— Дело?

— Жечь будут.

— Чего? Бумаги?

— Бумаги увезут, дома.

— Какие дома?

— Кулацкие. Не оставят ни одного хорошего дома, чтоб деникинцам негде квартироваться.

— Брось, не может того быть…

Ничего похожего Славушка не слышал, да и Павел Федорович не поверил ему, но тревога все-таки закралась: а вдруг…

— Поди, поди послушай, — деловито сказал Павел Федорович. — В случае чего прибежишь.

Славушка никуда не пошел, и Павел Федорович успокоился, — значит, и Славушка, если и слышал что, не принял такой угрозы всерьез.