Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

В случае, кто подастся к деникинцам, ответит по всей строгости…

Шабунин нетерпеливо перебил:

— Ну а сами, сами? Коммунисты эвакуировались?

— Не проявившие себя оставлены по домам.

— А проявившие?

— Сформировали отрядик.

— Что будете делать?

— То здесь, то там. Советская власть не кончилась…

Шабунин пытливо смотрел за окно. Вдалеке кто-то кричал. Визгливо, жалобно. То ли кто кого бьет, то ли жалеет.

— Уверены, что Советская власть не кончилась?

— Уверен.

— И я уверен.

Славушка слушал завороженно. Вот какие они — коммунисты: ни тени сомнения!

Шабунин сжал губы, покачал головой, точно что-то сказал самому себе, и лишь потом обратился к Быстрову:

— Должен сказать, что положение весьма катастрофическое… — Сердито посмотрел на Славушку, точно тот во всем виноват, и пригрозил ему: — А ты слушай, да помалкивай, партия языкастых не терпит.

Его учили помалкивать, но лишь много позже он узнал, что не болтать языком и жить молча не одинаковые вещи.

— Малоархангельск мы сдадим. Сдадим Новосиль. И Орел, вероятно, сдадим. Фронт откатится к Туле. Но Тулу не сдадим. Это не предположение. Так сказал Ленин. Они рвутся к Москве, но мы отбросим их и погоним и, чем меньше перегибов с крестьянами, тем скорее погоним… — Встал. — Мне еще в Покровское.

Быстров тряхнул головой, льняная прядь наползла на глаза, рукою взъерошил волосы.

— Разрешите обратиться… К уездному комитету партии.

— Обращайся. — Шабунин поморщился. — Знаю, что скажешь, и наперед говорю: отказ.