Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

Сквозь заросли сирениуслышали чьи-то голоса… Подошли к дому Введенского.

Андрей Модестович не пользуется большим доверием Славушки, хотя мальчик и подобрел к нему после того, как тот приютил Бобку.

Сын местного благочинного, он еще до войны кончил в Киеве Коммерческий институт, где-то скитался, служил и вдруг, после смерти отца, неожиданно вернулся в родные места.

Жил он в Успенском анахоретом, у него лишь одна страсть — охота, однако, Ивану Фомичу удалось сманить его преподавать географию.

Но и в школе держится особняком, покончит с уроками — и тут же в степь стрелять дроф…

Быстров поднялся на крыльцо так, точно бывал здесь не один раз.

— Куда вы?

Весь дом во тьме, лишь на одном окне светится лампа.

Кто-то опасливо приотворил оконную раму.

— Вы-с, Степан Кузьмич?

Андрей Модестович! Оказывается, этот нелюдим как-то связан с Быстровым!

В столовой у него беспорядок, на столе немытая посуда, все в пыли.

Быстров обращается к Славушке, точно ничего не случилось:

— Докладывай.

— Вот приказы. Вчерашние…

Славушка с облегчением вытаскивает из-за пазухи бумаги.

— С чего это они устроили засаду?

— Кудашкин донес.

— Какой? Захар?

Славушка рассказывает о ведрах.

— Могут расстрелять, — мельком замечает Быстров. — Все?

— Нет.