JК
Двадцатые годы :: Овалов Лев Сергеевич
Страница: 335 из 963 — А вот парфе…
— Что такое парфе?
— Что-то вроде мороженого…
— Парфе у тебя нет?
— Есть овсяный кисель…
Кисель из овсяных высевок делали по всей деревне.
— Давай, давай!
Кисель чуть горчил, запивали его холодным молоком, и кисель показался не хуже царского парфе.
Быстров кивнул на чемодан с бумагами.
— Тоже в какой-то степени наше прошлое.
Александра Семеновна неуверенно взглянула на мужа:
— А княгиня не оскорбится, что кто-то копается в ее письмах?
— Княгиня теперь в Питере… — Быстров нехорошо усмехнулся. — Давали возможность жить, не захотела. Утряслась к своей питерской родне…
После смерти Алеши Степан Кузьмич резко изменил свое отношение к Корсунским, сперва мирволил, добром поминал свою службу у них, а после нелепой демонстрации, устроенной Корсунской, приказал ей убраться из волости «в двадцать четыре часа».
— Ты знаешь, что она мне сказала? — вдруг вспомнил Быстров. — Приезжаю, говорю: «Что же это вы натворили?» А она мне: «Вот что делает ваша революция!» — «А что она делает?» — спрашиваю. «Убивает детей!» — «Так это же вы, — говорю, — его убили…» А она знаешь что в ответ? «Вам не понять, что такое в нашей среде принципы…»
Самогона больше не было, он залпом выпил стакан молока.
— А теперь по домам.
Пошел за лошадью.
Александра Семеновна тоже оделась.
— А ты куда? — удивился Быстров.
— Что такое парфе?
— Что-то вроде мороженого…
— Парфе у тебя нет?
— Есть овсяный кисель…
Кисель из овсяных высевок делали по всей деревне.
— Давай, давай!
Кисель чуть горчил, запивали его холодным молоком, и кисель показался не хуже царского парфе.
Быстров кивнул на чемодан с бумагами.
— Тоже в какой-то степени наше прошлое.
Александра Семеновна неуверенно взглянула на мужа:
— А княгиня не оскорбится, что кто-то копается в ее письмах?
— Княгиня теперь в Питере… — Быстров нехорошо усмехнулся. — Давали возможность жить, не захотела. Утряслась к своей питерской родне…
После смерти Алеши Степан Кузьмич резко изменил свое отношение к Корсунским, сперва мирволил, добром поминал свою службу у них, а после нелепой демонстрации, устроенной Корсунской, приказал ей убраться из волости «в двадцать четыре часа».
— Ты знаешь, что она мне сказала? — вдруг вспомнил Быстров. — Приезжаю, говорю: «Что же это вы натворили?» А она мне: «Вот что делает ваша революция!» — «А что она делает?» — спрашиваю. «Убивает детей!» — «Так это же вы, — говорю, — его убили…» А она знаешь что в ответ? «Вам не понять, что такое в нашей среде принципы…»
Самогона больше не было, он залпом выпил стакан молока.
— А теперь по домам.
Пошел за лошадью.
Александра Семеновна тоже оделась.
— А ты куда? — удивился Быстров.