Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

А после обеда они вместе пошли в клуб, и тут-то между ними состоялся разговор, будто и незначительный, но который во многом определил судьбу Славы.

— Афанасий Петрович, как вам… Как вам мой доклад?

— Ну… Ничего доклад. Все на месте. А что? — забеспокоился Шабунин. — Я не был у вас утром… Отчет одобрен?

— Одобрен.

— Без трений?

— Без трений.

— Так чем ты не удовлетворен?

— Самим собой.

Шабунин пошутил:

— Неудовлетворенность собой — это путь к самосовершенствованию.

— Нет, я серьезно. Доверие мне оказано большое, только я его не оправдываю.

— Как не оправдываешь? — Шабунин даже остановился, насторожился. — Виноват в чем? Говори.

— Вы не поняли. Плохого я ничего не сделал. У меня нет уверенности в самом себе.

— Куда это тебя клонит?

— Нет у меня права учить других! Вы вот уверены в себе, а я учу, учу, а нет во мне уверенности в том, что дано мне такое право.

— Так разве во мне дело? — возразил Шабунин. — На чем основана моя уверенность? Не на каких-то личных моих достоинствах — я стараюсь вникать в указания партии, а мы с тобой состоим в мудрой партии, в этом наши с тобой счастье и сила…

Шабунин задумался. Слава старался шагать с ним в ногу, у Афанасия Петровича шаг широкий, размашистый, походка Славы торопливее, чем у Шабунина, Слава часто сбивается с ноги.

— Так что ты хочешь сказать? — спрашивает Шабунин.

— Теряюсь я иногда в выборе.

— В выборе чего?

— Направления.

— Тебе не хватает чувства ориентации.

— А как его найти?

— Учиться.