Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

— Лично я не давал…

— Спросите Шабунина!

— Конечно, спросите того, кого здесь нет! — Сосняков весь разговор с Ознобишиным взял на себя, точно остальным было не под силу справиться с Ознобишиным. — Хочешь оправдаться?

— Только не перед тобой!

— Думаю, достаточно того, что я сказал, — закончил Сосняков. — В лучшем случае поступки Ознобишина можно объяснить политической близорукостью. Ему бы руководить какими-нибудь карбонариями, а не комсомольской организацией…

«Господи! Он и карбонариев приплел! Что ему известно о карбонариях? Вероятно, прочел „Овода“, отсюда и эрудиция».

— Будем обсуждать? — спрашивает Железнов.

«А что тут обсуждать? — думает Слава. — Был в церкви, когда хоронили Ивана Фомича? Был. Ездил на похороны Степана Кузьмича? Ездил. Ни от того, ни от другого не откажешься».

Слава мучительно ждет — найдется ли у кого-нибудь хоть одно слово в его защиту?

Слово просит Ушаков.

— Я еще в прошлом году просился учиться. Думаю, что и Славе полезно…

Переносит огонь на себя, объединяет себя с Ознобишиным.

— Хочет кто-нибудь высказаться? — повторяет Железнов.

«Может быть, нужно мне? — думает Слава. — Вон как Сосняков все перевернул! Нельзя же согласиться с его обвинениями…»

А в глубине души удерживает бес гордости — оправдываться перед Сосняковым?

Славу опережает Даша Чевырева:

— Позвольте уж мне… — Она не ждет, чтобы Железнов предоставил ей слово. — Ты много тут чего насказал, — обращается она к Соснякову. — Один ты у нас такой… такой… — Она ищет слова. — Такой правильный.