Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

 — Потому как вследствие маловозрастности не могли вы двадцатьлет назад быть в каких-нибудь сношениях со своим мужем.

Данилочкин испытующе посмотрел на ответчиков.

— А вы, гражданин Астахов, что скажете?

— А чего говорить? — сказал Филиппыч. — Вот я действительно двадцать лет трублю у Астаховых, гоняли меня и в хвост, и в гриву, хутор-то, почитай, только благодаря мне и сохранился, так как вы полагаете, неужели я за свой труд не заработал избу с коровой?

— Как мы полагаем, мы еще скажем, — ответил Данилочкин. — Но, промежду прочим, отмечу, что каждый участник хозяйства, вложивший в него свой труд, имеет право на свою долю.

Слава вновь отошел от стены, вспомнил вдруг Федосея, уж если кто и вкладывал свой труд…

— Позвольте…

— Ну чего вам еще, товарищ Ознобишин? — с раздражением перебил его Данилочкин. — Негоже вам ввязываться в этот спор!

— Да я не о матери, — с досадою произнес Слава. — У Астаховых в прямом смысле есть батраки, Федосей и Надежда чуть не двадцать лет трудятся в этом хозяйстве, они-то уж действительно вложили в него про рву труда…

— Это вы правильно, — немедля согласился Данилочкин. — Наше упущение, их тоже следует вызвать, как их фамилия?

Слава не знал ни их фамилии, ни отчества, Федосей и Федосей, Надежда и Надежда…

Послали за Федосеем.

Данилочкин только хмыкнул при виде чудища с волосами.

— Вы кто есть?

— Мы — работники.

— У кого работники?

— У покойника.