Двадцатые годы   ::   Овалов Лев Сергеевич

«Что ему от меня надо? — испуганно думал Славушка. — Может быть, Иван Фомич нажаловался, Никитин в волости авторитет?»

А режиссер посмеивался, подгонял кобылку и посмеивался, что-то забавляло его, и в мальчике все сильнее накипало раздражение против Андриевского.

— Я все рассказал Степану Кузьмичу, — сказал тот со смешком. — Он одобряет вас, хотя это происшествие форменный парадокс.

— А что такое парадокс?

— Вы не знаете? Ваши стихи, например. Утверждение нового в действительности. Революция, если хотите!

С чего это Андриевский так весел?

Наконец вот и хутор Кукуевка.

Странно: Быстров живет у Пенечкиных, им уж никак не может быть симпатична революция, а Быстров олицетворение ее в волостном масштабе…

— Парадокс, — произносит вслух Славушка.

— Что? — удивленно спрашивает Андриевский и смеется. — Ах да-да!

Караковая кобылка сворачивает под купы деревьев, — вот длинный сероватый дом, вокруг цветочки.

Андриевский бросает в тарантас вожжи, кобылка трусит прочь от крыльца, сама найдет дорогу в конюшню.

Темноватый коридор, и… бог ты мой, настоящая гостиная, раза два или три видел Славушка такие гостиные в богатых домах, куда случайно попадал с папой и с мамой: козетки, пуфики, портьеры, рояль, экран, пальмы и в зеленой кадке даже араукария.