JК
Две зимы и три лета :: Абрамов Федор Александрович
Страница: 126 из 370Мало настрадались? За что тут благодарить? Ни пожрать, ни обуть! – Михаил бросил разъяренный взгляд на кучу валенок. – Ну и ясно – обрадовались: новый председатель будет. Чула, что сказал Подрезов? "Надо, говорит, кончать с бабьим царством. Пора, говорит, и у вас подвести черту под войной". Поняла? – Он зло постучал кулаком по своему лбу. – Черту под войной. Ясно?
– Ну и что, – по-прежнему продолжала твердить свое Лизка, – не отвалился бы язык, ежели бы и сказали.
– Да пойми ты, чертова кукла! – заорал вне себя Михаил. – Надоело людям понимаешь? Сколько она говорила в войну: вот воина кончится – заживем, вот война кончится – заживем. А как зажили? Где эта жизнь распрекрасная? Дак, может, хоть теперь, с новым председателем, получше будет. Понятно тебе, о чем люди думают?
– Ну и что, она не виновата. Не она одна, все так думали…
Михаил трахнул валенком о пол (он таки взялся было за материн чувяк), заорал на всю избу:
– Гасите свет! Что еще за моду взяли – по ночам с огнем сидеть!
Свет погасили.
Мать сразу же убралась на печь, а Лизка, раздевшись, опять присела на прилавок и начала давить ему на психику, по-кошачьи сверля его из темноты своими зелеными глазищами. Потом пустила в ход слезы – это уже лежа на печи. Вот, мол, словами не говорю – не придерешься, а все равно при своем осталась. Хоть убей, хоть на куски изруби, а буду Анфису Петровну защищать.
Над головой, скрипя полатницами, ворочались ребята – эти всегда просыпаются, когда он начинает окуривать их снизу.
А может, Лизка и права, подумал вдруг Михаил.
– Ну и что, – по-прежнему продолжала твердить свое Лизка, – не отвалился бы язык, ежели бы и сказали.
– Да пойми ты, чертова кукла! – заорал вне себя Михаил. – Надоело людям понимаешь? Сколько она говорила в войну: вот воина кончится – заживем, вот война кончится – заживем. А как зажили? Где эта жизнь распрекрасная? Дак, может, хоть теперь, с новым председателем, получше будет. Понятно тебе, о чем люди думают?
– Ну и что, она не виновата. Не она одна, все так думали…
Михаил трахнул валенком о пол (он таки взялся было за материн чувяк), заорал на всю избу:
– Гасите свет! Что еще за моду взяли – по ночам с огнем сидеть!
Свет погасили.
Мать сразу же убралась на печь, а Лизка, раздевшись, опять присела на прилавок и начала давить ему на психику, по-кошачьи сверля его из темноты своими зелеными глазищами. Потом пустила в ход слезы – это уже лежа на печи. Вот, мол, словами не говорю – не придерешься, а все равно при своем осталась. Хоть убей, хоть на куски изруби, а буду Анфису Петровну защищать.
Над головой, скрипя полатницами, ворочались ребята – эти всегда просыпаются, когда он начинает окуривать их снизу.
А может, Лизка и права, подумал вдруг Михаил.