JК
Две зимы и три лета :: Абрамов Федор Александрович
Страница: 179 из 370Зачем тогда ко мне приходить? Я тебя принял, я тебе почет оказал, а ты все мне поперек. Все лаем да пыткой.
Михаилу вдруг нестерпимо стыдно стало и за себя и за Егоршу. В самом деле, на что это похоже? Пришли, уселись за стол и давай отчитывать старика. Егорша, положим, завелся, – с ним это бывает. А он-то куда смотрит?
Он положил руку на плечо Егорше:
– Ты все-таки думай, что говоришь, голова еловая.
– Это ты думай! – Егорша резким движением сбросил с себя его руку. – Я в райкоме работал – закалку имею.
– В райкоме работал! Хоть за колесо райкомовской легковухи держался.
– Может, и за колесо, а тебя в бригадиры вывел.
– Что? Ты меня в бригадиры? Ты? На пол со звоном упал стакан. Михаил, рванув Егоршу на себя, вытащил из-за стола.
– Ребята, ребята! – закричал Евсей тонким, плаксивым голосом. – Что вы? Что вы делаете?
Затем, плача и охая, схватил их за шиворот, растащил по сторонам.
– Пусти! – злобно прошипел Егорша, вырываясь.
– Нет-нет, ребята, не пущу. Покайтесь друг другу, ну? Покайтесь, ладно? Что вы не поделили, что? Пришли ко мне друзьями, а уходите врагами. Разве можно так? – Евсей упрашивал, усовещивал их…
– Да пусти ты, мать твою так! – заорал Егорша, зверея.
Пальцы Евсея сразу разжались. Он закрыл глаза руками, застонал:
– Ох, ох, нехорошо, Егор. Матерное-то слово самое тяжелое.
Михаилу вдруг нестерпимо стыдно стало и за себя и за Егоршу. В самом деле, на что это похоже? Пришли, уселись за стол и давай отчитывать старика. Егорша, положим, завелся, – с ним это бывает. А он-то куда смотрит?
Он положил руку на плечо Егорше:
– Ты все-таки думай, что говоришь, голова еловая.
– Это ты думай! – Егорша резким движением сбросил с себя его руку. – Я в райкоме работал – закалку имею.
– В райкоме работал! Хоть за колесо райкомовской легковухи держался.
– Может, и за колесо, а тебя в бригадиры вывел.
– Что? Ты меня в бригадиры? Ты? На пол со звоном упал стакан. Михаил, рванув Егоршу на себя, вытащил из-за стола.
– Ребята, ребята! – закричал Евсей тонким, плаксивым голосом. – Что вы? Что вы делаете?
Затем, плача и охая, схватил их за шиворот, растащил по сторонам.
– Пусти! – злобно прошипел Егорша, вырываясь.
– Нет-нет, ребята, не пущу. Покайтесь друг другу, ну? Покайтесь, ладно? Что вы не поделили, что? Пришли ко мне друзьями, а уходите врагами. Разве можно так? – Евсей упрашивал, усовещивал их…
– Да пусти ты, мать твою так! – заорал Егорша, зверея.
Пальцы Евсея сразу разжались. Он закрыл глаза руками, застонал:
– Ох, ох, нехорошо, Егор. Матерное-то слово самое тяжелое.