JК
Две зимы и три лета :: Абрамов Федор Александрович
Страница: 234 из 370Ни война не уездила, ни нужда не съела – людей стыдно. И муж, бывало, покойничек, руки без работы не держал – все нипочем. Я и теперь еще песни пою. Всякие – и старинные и новые.
– Это хорошо, – сказал Тимофей.
– А уж не знаю, хорошо ли, плохо – такая есть. На скотном дворе заголошу всех с ума сведу. И баб, и коров.
Тимофей к картошке горячей не притронулся, на сыроеги соленые только взглянул, а молока, которое она тайком (своей коровы у нее не было) принесла со скотного двора во фляжке (удобная посудина, не выпирает из-за пазухи – все скотницы обзавелись такими), выпил. Потом погрелся чаем, и глаза у него вроде оттаяли – повеселее стал взгляд.
Александра, улыбаясь, сказала:
– А ты голову-то, Тимоша, как смолоду держишь. Набок. Это от гармони у тебя, наверно?
– А ты и гармонь помнишь?
– Помню. Что ты! Ведь я гордилась тобой! Тятя когда ты в коммуну ушел, места себе не может прибрать. "Разорил, разорил, сукин сын!" Помнишь, поле у нас отрезали у реки? Хорошая, жирная земля была – всё рожь сеяли.
Тимофей слегка кивнул головой.
– Ну вот, кричит тятя, всем сказывает. Знаешь нашего отца – дикарь шальной. То хвастается до небес, то опять караул на всю деревню. А в войну нечем хвастаться – все равно нашел: "Моих ребят пуля не возьмет". Ей-богу, кричал. Вот и докричался. Троих сыновей война заглотила, у меня мужа убили, у сестры Матрены на костылях пришел, и ты нездоровым вернулся… – Александра всплакнула.
– Это хорошо, – сказал Тимофей.
– А уж не знаю, хорошо ли, плохо – такая есть. На скотном дворе заголошу всех с ума сведу. И баб, и коров.
Тимофей к картошке горячей не притронулся, на сыроеги соленые только взглянул, а молока, которое она тайком (своей коровы у нее не было) принесла со скотного двора во фляжке (удобная посудина, не выпирает из-за пазухи – все скотницы обзавелись такими), выпил. Потом погрелся чаем, и глаза у него вроде оттаяли – повеселее стал взгляд.
Александра, улыбаясь, сказала:
– А ты голову-то, Тимоша, как смолоду держишь. Набок. Это от гармони у тебя, наверно?
– А ты и гармонь помнишь?
– Помню. Что ты! Ведь я гордилась тобой! Тятя когда ты в коммуну ушел, места себе не может прибрать. "Разорил, разорил, сукин сын!" Помнишь, поле у нас отрезали у реки? Хорошая, жирная земля была – всё рожь сеяли.
Тимофей слегка кивнул головой.
– Ну вот, кричит тятя, всем сказывает. Знаешь нашего отца – дикарь шальной. То хвастается до небес, то опять караул на всю деревню. А в войну нечем хвастаться – все равно нашел: "Моих ребят пуля не возьмет". Ей-богу, кричал. Вот и докричался. Троих сыновей война заглотила, у меня мужа убили, у сестры Матрены на костылях пришел, и ты нездоровым вернулся… – Александра всплакнула.