JК
Две зимы и три лета :: Абрамов Федор Александрович
Страница: 97 из 370Марфа брела от вешки к вешке, смутночерневшим на вечернем лугу, месила рыхлую заметь, падала.
Так дотащилась до моста через Синельгу.
– Живой?
Митрий клацнул зубами.
Она сняла с себя полушубок, набросила на мужа.
– Что ты, Павловна… Сама-то замерзнешь.
– Помалкивай! И без твоих слов тошно…
Когда два-три часа назад ей сказали, что Митрий лежит у зарода на Марьиных лугах – отощал, идти не может, – Марфа готова была волосы рвать на себе. Господи! За что ей еще такое наказанье? У всех мужья как мужья – на войне воюют, а ее ненаглядный даже для войны оказался негож – в трудармии, всю войну в тылу околачивается.
Но затем, одумавшись, она оделась, пошла на конюшню. Лошади свободной не было. Марфа сама впряглась в санки.
И вот тащилась она через луга, через лес – в одном сарафане, подол заледенел, грыжа разрывает паха, – тащилась, сцепив зубы, и на все лады кляла свою судьбу.
В избу Митрий вполз сам – у нее не хватило сил внести его.
Отдышавшись, Марфа зажгла лучину. Митрий, привалясь к косяку дверей, все еще сидел на полу у порога.
– Что, так и будешь сидеть? Без няньки не можешь?
– Отощал я, Павловна. Дай прийти в себя.
– А здесь, думаешь, рай? Скоро болота не будет – весь мох приели.
Сапожонки у Митрия, разбитые, перевязанные светлой проволокой, оттаяли, подтекли лужами. Тяжелое зловоние распространилось по избе.
– Замучила дизентерия, – виновато сказал Митрий.
Так дотащилась до моста через Синельгу.
– Живой?
Митрий клацнул зубами.
Она сняла с себя полушубок, набросила на мужа.
– Что ты, Павловна… Сама-то замерзнешь.
– Помалкивай! И без твоих слов тошно…
Когда два-три часа назад ей сказали, что Митрий лежит у зарода на Марьиных лугах – отощал, идти не может, – Марфа готова была волосы рвать на себе. Господи! За что ей еще такое наказанье? У всех мужья как мужья – на войне воюют, а ее ненаглядный даже для войны оказался негож – в трудармии, всю войну в тылу околачивается.
Но затем, одумавшись, она оделась, пошла на конюшню. Лошади свободной не было. Марфа сама впряглась в санки.
И вот тащилась она через луга, через лес – в одном сарафане, подол заледенел, грыжа разрывает паха, – тащилась, сцепив зубы, и на все лады кляла свою судьбу.
В избу Митрий вполз сам – у нее не хватило сил внести его.
Отдышавшись, Марфа зажгла лучину. Митрий, привалясь к косяку дверей, все еще сидел на полу у порога.
– Что, так и будешь сидеть? Без няньки не можешь?
– Отощал я, Павловна. Дай прийти в себя.
– А здесь, думаешь, рай? Скоро болота не будет – весь мох приели.
Сапожонки у Митрия, разбитые, перевязанные светлой проволокой, оттаяли, подтекли лужами. Тяжелое зловоние распространилось по избе.
– Замучила дизентерия, – виновато сказал Митрий.