Единственная   ::   Трифонов Юрий

Не могу объяснить. Но иногда, особенно ночью, мне кажется, что мы все летим в какую-то черную воронку, вместе с нашими детьми и домочадцами. Моя сестра, она простая женщина, она видела Иосифа один раз и с тех пор все повторяет: "Ох, конопатый!" И сколько я ни допытываюсь, что значит это "ох" - объяснить не может, вот и мне сейчас, глядя на тебя, хочется сказать: "Ох, цыганка!", а спроси меня - тоже не отвечу.

Павел удивил тем, что к ужину переоделся и побрился, раньше этого не было (вспомнила Эриха, его отутюженные костюмы, накрахмаленные рубашки, ухоженные руки). Пробор в темных и тоже слегка набриолиненных волосах брата был идеально прям.

- Ты выглядишь теперь как настоящий дипломат, - сказала, когда они остались одни в столовой.

Женя ушла укладывать детей.

- Nobles oblidge*, - как-то сухо усмехнувшись, ответил он. - Пойдем в кабинет.

"Это тоже новое - разговор в отсутствие Жени. Интересно, о чем?"

Но Павел расспрашивал подробно о лечении, о жизни в Чехии, об учебе в Академии, о том, что пишет Иосиф.

- У него сейчас трудное время. Я слышал, что в Москве были листовки, ты видела?

- Да. В Академии они тоже ходили. В них говорили, что партия оторвалась от масс, и самое неприятное - написаны от имени простых рабочих: глуховских ткачей, киевских арсенальцев и днепропетровских металлистов. Но это было в прошлом году.

- Ты Иосифу говорила?

- Конечно. Но ему было не до листовок, его волновал блок между правыми и левой оппозициями.