Единственная   ::   Трифонов Юрий

Ты входишь, я ужасно рада, прошусь к тебе на руки, ты берешь и вдруг - ты это не ты, а дядя Мирон, и у него вместо лица - рыло, и волосы растут так низко у самых свинячих глазок.

- Бедненькая, тебя там обрили, и ты не хотела отдавать свои волосы. Почему?

Она не ответила, потому что думала о том, что сон с "дядей Мироном" снится ей иногда и сейчас, и еще потому, что не знала, стоит ли задавать ему один важный вопрос. Но они выпили много крюшона, и она спросила.

- Вот скажи, ты сидел по тюрьмам, бедствовал из-за своей революционной деятельности, хотя у тебя золотые руки, и ты мог жить благополучно... Я знаю, что ты скажешь - это потому что жалел народ, живущий в нищете. А нас тебе не было жалко? Ведь в Урюпино летом мы собирали утиль, сдавали за несколько копеек. Павлуша заболел туберкулезом желёзок, у Нюры до сих пор фурункулез, не говоря уж о бедном Феде... Как можно было допустить, что он отправился на фронт, да еще к этому Камо? Ведь он окончил гимназию с золотой медалью.

Отец молчал.

- Ты не знаешь ответа?

- Не знаю. Знаю только, что мы очень любили вас... мама любила тебя больше других детей... и разве вы были несчастны?

Она взяла его сухую тонкую руку, поцеловала:

- Нет, мы не были несчастны. Я хотела спросить о другом, другое... Но не сумела. Извини.

В августе жили совсем туго. И вдруг - серый конверт из ВСНХ. Первая мысль: "Иосиф! Но почему ВСНХ?" Распечатала, чувствуя, как сжало от волнения горлом: "Он способен на любую неожиданность. Забирает детей?" В бумаге было вот что.

г. Ленинград.