Ералаш   ::   Горький Максим

Легко,точно детскую коляску, Ясан выкатил со двора телегу на железном ходу, накрыл ее досками, разостлал на доски рядно и, подняв оглобли, пристраивает к ним весы. Юноша тихонько говорит ему что-то.

- Йок,- мрачно ответил Ясан.

- По-ихнему - ёк, а по-нашему - нет,- просвещает меня соседка и спрашивает работника:

- Чего он?

- Не снай.

- А сказал - нет?

- Ты сам снайт.

- Чего такое? - вдруг, точно с крыши соскочил Устин.

- Нисява.

- Тыщу лет живете, а говорить по-человечьи не можете... Марья, что ж ты сидишь, побойся бога!

- Ну, а што?

- Дак - сахар же надо колоть!

- Наколола уже.

- Наколола, наколола...

Передразнил и убежал, чмокая подошвами по сырой земле. Женщина, усмехнувшись, толкнула меня локтем.

- Ревнущий!

- Ну?

- Бяда!

И, вздохнув, говорит:

- Совсем окаянный. Полугода не минуло, как сына схоронил, а уж говорит мне: хошь, говорит, жить у меня, дак ты и спи со мной, а нет - уходи... Вон какой!

- Лакомый. Ну, а вы?

- Чего?

- Не ушли?

- Куда?

- К родным?

- Сирота я.

- На работу!

- Из богатого-то дома? Ишь ты...

- Коли не стыдно, так - ладно!

- А чего еще? Иде ж стыд? Тут - скрозь они, снохари. Особо у казаков. У них жалнерки эти - все под свекром.

Молодой татарин идет на паром, женщина беспокойно двигается, толкая меня, хрупко шумит ситец. От ее волос крепко пахнет гнилым жиром,- это, должно быть, помада.