Есть женщины в русских селеньях   ::   Стрехнин Юрий Федорович

— А что не хочешь по правде-то назваться?

— Тебе разве не все равно? — вопросом на вопрос ответила Саша. — А уж если ты такой любопытный, так, пожалуйста, знай, секрета в том теперь никакого нет: я парашютистка.

— Парашютистка? Вон оно что! Ну, бедовая... Да меня озолоти — не соглашусь с самолета прыгать.

— Слушай, а где мы находимся? — спросила в свою очередь Саша.

— Как где? В гестапе.

— Знаю, что не в санатории. В местности какой?

— В Копцевичах.

— А ты что, здешний?

— Здешний. Наша деревня отсель шестнадцать километров. Всех немцы поразорили, сколько замордовали, скольких в Германию свою треклятую, вот таких молодых, вроде тебя, поугоняли. От такой жизни в партизаны пойдешь.

— А ты что, из партизан?

— Не, я шорник. Меня немец с самого начала мобилизовал сбрую чинить. Я ему человек нужный, не обижали. Тут сколь времени у них при хозяйстве. И паек имел...

— А сюда попал — за работу отблагодарили?

— Кто их знает. У меня перед ними вины нет. Я здоровьем слаб, беркулез. В армию, как война началась, не взяли. Давно в партизаны бы ушел, да здоровье не позволяет.

— Чего же тебе в партизаны, если ты от немцев плохого не видел?

— Это я-то? Как это — не видел? А кто материну избу сжег? Немцы! Моего брательника, хворый он, дорогу расчищать не вышел, до полусмерти палками измолотили, инвалидом в тридцать пять годов сделали. Из-за кого мать моя на смертном одре лежит, в чужом доме, — приютили, спасибо, люди добрые.