Европа в окопах (второй роман)   ::   Кратохвил Милош В

Шенбеку было ясно: корни ее в постоянном соприкосновении этого великолепного экономиста с деньгами, которое притупляло его мировосприятие своей повседневной приземленностью, лишая его возможности видеть и признавать высокие идеалы, в конечном счете движущие человеческой историей. И именно потому, что сам Шенбек ни минуты не сомневался в собственной приверженности такому высокому пониманию жизни и ее ценностей, он позволял себе роскошь без опаски заглядывать через край пропасти — в глубины шпицмюллеровского сарказма и его пессимистических предсказаний. При этом он даже испытывал приятное подсознательное ощущение пробегающего по спине холодка, как праведный священник, сравнивающий собственные принципы с исповедью кающегося грешника. Со Шпицмюллером Шенбеку было проще: господин министр не нуждался в отпущении грехов, на что — при всей внутренней самоуверенности — Шенбек не осмелился бы из-за безусловного превосходства партнера в духовной оснастке.

Пока что картина под окнами квартиры Шпицмюллера не менялась. Мостовая Окружного проспекта и набережной, которые здесь перекрещивались, была пуста, только тротуары чернели любопытными, толпящимися за ровными неподвижными шпалерами солдат венского гарнизона. Неустанно колебались лишь языки пламени погребальных факелов, размещенных на канделябрах и на специальных пирамидальных обелисках. Но и их беспокойное полыханье было довольно умеренным, ибо привычный венский ветер был усмирен ясным ноябрьским днем.

Устроившись в кресле у окна возле хозяина дома, статский советник был разочарован сегодняшней молчаливостью Шпицмюллера, что было трудно объяснить погребальным настроением — это не соответствовало бы его характеру.