Европа в окопах (второй роман)   ::   Кратохвил Милош В

— И трелью умел?

— Трелью?

— Это сразу приходит в голову, когда говорят о тирольцах.

— Нет, не умел. Наоборот. Предпочитал оперные арии. Но такого от непрофессионала я еще не слыхивал — точность интонации, чистота голоса, манера исполнения, сила! Бывало, так распоется… А ведь по специальности он был химик! Когда я впервые его услышал, не удержался и напрямик спросил, почему, черт возьми, он дает пропасть такому голосу? Рассмеялся: дескать, не я первый спрашиваю, но пока что он поет только для собственного удовольствия. Я разозлился: такой голос — и ублажать всего лишь одного слушателя? Тиролец перестал усмехаться. Да, мол, он заранее знает, что я хочу сказать, и не к чему сразу же начинать проповедь. Он действительно намерен, когда вернется, серьезнее взяться за пение. В двадцать два года еще не все потеряно!

Вряд ли Комарек смог бы объяснить, почему после услышанного, вместо того чтобы опуститься на «свои» нары, он вдруг предпочел придвинуть один из двух стоящих у складного столика табуретов. Но не успел сесть, как от входа послышался молоденький голос, который на жестком немецком «имел честь доложить», что кадет Дьюла Немет явился.

«Сосунок», — первое, что пришло Комареку в голову при виде еще одного жителя блиндажа, его круглого, точно циркулем вычерченного розовощекого лица с широкой улыбкой, открывающей короткие, блестящие белые зубы.

Взаимное знакомство, рукопожатия, обычные вежливые фразы.