Европа в окопах (второй роман)   ::   Кратохвил Милош В

— Ты способен вызвать в своем воображении какую-нибудь из картин этого гибрида всех древних европейских культур Кирико? Это же поразительная смесь шутки и холодного, смертельного отчаяния! А как ловко он обвел вокруг пальца консервативного зрителя: чтобы тот не мог искать себе оправдания в том, что художник пользуется непонятными средствами, Кирико каждый предмет, каждую фигуру, каждую деталь воспроизводит со всей точностью, реалистически верно — лев у него лев, с великолепной кудрявой гривой, на часах видны все цифры, стрелки словно выточенные, в стене различим каждый кирпичик, ступеньки затушеваны, как на школьном чертеже, безголовый манекен, ракушка, огонь, муляж человеческой руки — все «как живое»! Да только способ, каким все это объединено или противопоставлено, придает картине грозный смысл! Он неясен? Разумеется, но и сама эта неясность наводит ужас. Ведь в картине нет ничего случайного, произвольного, за всем скрывается определенный, сознательный, точно рассчитанный замысел.

Только теперь Габерланд понял, что слишком увлекся.

— Прости, я, кажется, совсем заболтался. Не удивляйся. Тут не часто представляется подходящий случай… Скажу лишь одно: все это были предвестья того, что происходит здесь, — он описал рукой неопределенный круг. — И вот мы в этом по уши. И уже не выберемся… Помнишь Ганспетера?

Комарек отрицательно покачал головой. В тот момент он думал совсем об ином: об удивительной метаморфозе двух непохожих друг на друга Габерландов разных времен, которые сейчас перед ним попеременно показывали свое лицо.

— Того поэта, который так никогда ничего и не опубликовал. Помнишь, он еще выступал с чтением своего «Титаника», нашумевшей поэмы, в которой предрекал конец света. Представь, он застрелился. Сделал для себя прямые выводы.