Страница:
59 из 60
Бесприютный держал над пламенем кастрюльку, арестантка, все еще сонная, с выбившейся из-под платка косой, стояла тут же.
- Ишь, заливается, орет, - произнес Бесприютный, - ты бы хоть грудь дала.
- Чего давать, молока ни капли нету; всю он меня высосал...
- Ишь, бутуз. В кого он такой уродился? Ась?
Арестантка слегка потупилась.
- Да, чать, в Микиту Тобольского, с ним я в ту пору жила, - ответила она грустно. - А ты, Федор, вечор пошумел маленько.
- Пошумел, - ответил Бесприютный, - на вот, тащи. Покорми дитё скорея.
Арестантка ушла. Бесприютный поднялся и прислушался, как мальчишка тянул теплое молоко, жадно ворча и чмокая. Лицо бродяги стало спокойнее.
А между тем день совсем разгорелся. Выкатилось на небо сияющее солнце, лес вздыхал и шумел, шуршали за оградой телеги, слышно было, как весело бежали к водопою лошади, скрипел очеп колодца.
Жизнь закипала кругом и вливалась также в сердце бродяги. Его лицо было спокойно, как будто вчерашнего не бывало, как будто ожили надежды и образ мифической сестры загорелся всеми живыми красками, как те облака, что бежали в синеве небес...
Бродяга глядел своим обычным взглядом. Выражение горечи опять спряталось куда-то в глубь его спокойных, задумчивых глаз, и в движениях явилась привычная уверенность авторитетного старосты.
Он разбудил кашеваров, потом вошел в общую камеру.
- Ну, вставай, ребята, вставай. Переход ноньче дальний.
- А много ли?
- Тридцать верст до лукояновского этапу.
|< Пред. 56 57 58 59 60 След. >|