Герберт Уэллс   ::   Замятин Евгений Иванович

И отсюда, сверху, глядя на Москву, Освальд, - или, вернее, Уэллс - говорит: - "Этот город - не то, что города Европы: это - нечто свое, особенное. Это - татарский лагерь, замерзший лагерь. Лагерь из дерева, кирпича и штукатурки"... - "Тут лучше начинаешь понимать Достоевского. Начинаешь представлять себе эту "Holy Russia", как род эпилептического гения среди наций - нечто вроде "Идиота" Достоевского - гения, настаивающего на моральной правде, подымающего крест над всем человечеством"... - "Да, Азия идет на Европу с новой идеей... У них, русских, есть христианская идея в том виде, в каком у нас, в Европе, ее нет. Христианство для России - обозначает братство. И этот город с его бесчисленными крестами - в гармонии с русской музыкой, искусством, литературой"... Холодный, застегнутый, деловой Петербург англичанину, конечно, показался гораздо больше похожим на Европу, на англию. ничего татарского, азиатского англичанин здесь уже не увидел, пока не попал... в русский парламент, в Государственную Думу. Над всем парламентским злом царил, все заслоняя собою - чудовищно-огромный портрет. "Фигура самодержца, вчетверо больше натуральной величины, с длинным, неинтеллигентным лицом, стояла во весь рост, попирая кавалерийскими сапогами голову Председателя Государственной Думы. "Вы и вся Империя существуете для меня", - явно говорил глуполицый портрет, держа руку на эфесе шашки. И эта фигура требовала лойяльности от молодой России". Последние главы романа тоже связаны с Россией: в России - уже пожар, и искры от него долетают в Англию.