Годины   ::   Корнилов Владимир

Хотя черных мундиров на солдатах не было, он знал теперь, что, если бы не было этих солдат в серо-голубых вермахтовских куртках, не было бы и тех, в черных мундирах, которым с покорностью они служили.

Паренек-автоматчик поравнялся, пошмыгал простуженным носом, спросил:

— Много ли времени, товарищ лейтенант? — Его томило желание переброситься хоть словом и, когда Алеша ответил, простодушно пожаловался:

— Куда вот их! Только от дела отрывают!..

Алеша потрогал языком пустые десны на месте передних зубов, все еще в недоброй настороженности спросил:

— Что же вы так: вас двое, их — с полсотни! Не сомнут?..

— Не! Эти смирные. Сами сдались! — Паренек оглядел их, молчаливо идущих, пожал детскими плечами. — А в общем, кто их знает! Все они смирные, когда прижмешь!..

«Вот именно, когда прижмешь… — думал Алеша. — Тогда что-то пробуждается в бездумных головах…»

Он смотрел на уходящих по дороге в гору чужих солдат, а память уже несла к нему мартовский день, казалось, далекого боя, когда под мушкой поднятого им пистолета как будто расплылась серая спина Аврова и Яничка, заражая его своим ужасом и отчаянием, повлекла его в другой конец рощи.

Комиссар был еще жив: лежал на смятой плащ-палатке, в мокрой проталине. Над ним на коленях стоял, силился расстегнуть ворот на его шинели новый комбат Серегин.

— Глупо, глупо, комиссар, — в возбуждении идущего боя кричал он, упрекая и раздирая на груди покорного сейчас комиссара шинель.