Годы войны   ::   Гроссман Василий

Они разглядывали женщин и старика, мучительно щурясь от слабенького света бензинки, прикрывали глаза ладонями, отворачивались - желтый язычок пламени, величиной с младенческий мизинчик, закрытый густой металлической сеткой, слепил их, как летнее молодое солнце.

Один из них хотел помочь выбраться Марье Игнатьевне, подставил ей для упора плечо. Но он, видно, не соразмерил своей силы, и когда Моисеева оперлась об него ладонью, он вдруг потерял равновесие и упал. Второй часовой рассмеялся и сказал:

- Эх, ты, Ваня!..

Нельзя было понять, молоды они или стары, - лица их заросли бородами, говорили они медленно, движения их были осторожны, как у слепых.

- Пожевать ничего у вас нет, а, женщины? - спросил тот, что неудачно помогал Марье Игнатьевне.

Второй сразу же перебил:

- А хоть бы и есть, - товарищу Костицыну сдадут, он сам уже разделит.

Женщины молча всматривались в них, старик, поднимая лампу, освещал высокий свод подземного шахтного двора.

- Ничего, - бормотал он, - крепь держит, крепь такая - дай бог здоровья, на совесть ставили.

Один из часовых остался у ствола, второй пошел проводить делегаток к командиру.

- Где вы тут помещаетесь? - спросил старик.

- Да вот тут за воротами, направо, вниз коридор, там и сидим.

- Нешто это ворота? - удивленно сказал Козлов. - Это же вентиляционная дверь. На первом уклоне...

Часовой шел рядом с ним. Женщины шли следом.

В нескольких шагах от вентиляционной двери стояли два пулемета, направленных на шахтный двор. Пройдя еще несколько метров, старик приподнял лампу и спросил:

- Спят, что ли?

Часовой спокойно и медленно ответил:

- Нет, это покойники.