Годы войны   ::   Гроссман Василий

В этом пейзаже большая прелесть - хороши небольшие, но очень густые леса, идущие по ним голубовато-серые асфальтовые и клинкерные дороги. И наши пушки, самоходки, драные штабные грузовики, полные барахла, едущие от Познани.

Огромные толпы на дорогах. Военнопленные всех наций: французы, бельгийцы, голландцы, все нагружены барахлом. Одни лишь американцы идут налегке, даже без головных уборов, им ничего не надо, кроме выпивки. Кое-кто из них приветствует нас, помахивая бутылками. По другим дорогам движется гражданский интернационал Европы. Женщины в штанах, все толкают тысячи детских колясочек, полных барахла, безумный, радостный хаос. Где Восток, где Запад?

Ночью светло, все горит.

Когда полковник Мамаев вошел в немецкий дом, дети 4 и 5 лет молча встали и подняли руки.

Освобожденные калеки красноармейцы. Один печальный, умирающий, говорит: "Не дотяну я до дома". Когда немцы хотели убить их, калеки перерезали проволоку, достали ручной пулемет и одну винтовку, решили драться.

Русская девушка, уезжая из немецкой неволи, говорит: "Фрау, черт с ней, а вот хлопчика ее шестилетнего жалко".

В сейфе в Лансберге. Наша комиссия вскрывает сейфы. Там золото, драгоценности и много фотографий детей, женщин, стариков. Член комиссии по изъятию говорит мне: "На хрена они эти фотографии прячут?"

Командир дивизии говорит начхиму, пришедшему уточнить сигнальные дымы: "с... я на твои дымы, садись обедать".

В писчебумажном магазине толстого старого нациста в день его краха. Утром в магазин вошла крошечная девочка, попросила показать ей открытки.