Голубиная книга   ::   Пришвин Михаил

Я вооружился терпением ученого и решил, заключив вопрос о приданом в цепь исторических причин, увести политраба в бесконечность прошлого и, возвратясь оттуда, вдруг представить дело в таком виде, что всясовокупность наших знаний о приданом не даст нам троим - скорняку, политрабу и мне - согласно решить в данный момент, следует брать приданое или не следует. Я не рассчитал того, что цепь причин бесконечна, и политраб загонит меня своим "почему" в беспредельность и никогда не даст возможности вернуться к приданому в настоящий момент. Дело осложнилось еще и тем, что скорняк понимал нас по-своему, вмешивался и все перебивал примером из жизни какого-то купца Василия Ивановича. Я, например, говорю:

- Когда между враждующими славянскими народами явились базары, кончаются воинственные набеги за женщинами, прекращается умыкание жен.

- А почему? - спрашивает политраб.

Я хочу ответить, но скорняк перебивает:

- Позвольте, вы говорите, кончилось умыкание, а как же Василий Иванович умчал себе жену?

И рассказывает подробно весь эпизод такими яркими красками, что увлекает весь вагон за собой, и нам долго приходится ждать.

Так мы едем, едем, и, наконец, Москва, а цепь причин все не кончилась. Идем по улице и все говорим, говорим, на манер Голубиной книги, отчего зачался свет и т. д.; где-то на углу политраб меня уже спрашивает:

- А что было в начале: речь или мысль?

Я ответил:

- Думаю, что речь, т.-е. не логическая, а вот, - как галки говорят.

Он очень обрадовался и пожал мне руку. Я спросил его, почему же так он обрадовался.