Голубое и черное   ::   Панов Николай

Может быть, наконец Ваня. Ах, если бы это был Ваня!

В телефоне зазвучал незнакомый, беспечный голос. Люся чуть было не всхлипнула от обиды:

— Нет, никакой расчески в матросском клубе я не теряла! И в кино не собираюсь идти. Потрудитесь по служебному телефону не болтать ерунды. Не стыдно вам, товарищ, мешать мне работать!

Возвращаясь в дежурку, бросила взгляд в окно на деревянные, закомуфлированные дома, на кривизну выбитых в граните проспектов, на трапы, сбегающие вниз, туда, где темно-синяя полоса спокойного сегодня залива. Перед окном — площадка скверика, две скамейки без спинок. Прохаживаясь у этих скамеек, Ваня, бывало, поджидал ее после концертов в Доме флота.

Но вот уже не приходит несколько дней. Теперь он не артист ансамбля песни и пляски, он — боец морской пехоты: подал добровольно докладную об отправке его на передний край. В Доме флота сказали, что Иван Бородин отчислен аз ансамбля. И вот уже не приходит несколько дней. Не послан ли уже срочно на фронт, не бьется ли в сопках, откуда привозят раненых? Там, конечно, не только раненые, но и убитые и пропавшие без вести, оставшиеся среди безлюдных ущелий…

Кипятильник урчал и содрогался, из-под никелированной крышки вырывался острыми струйками пар. Выключила плитку, провела рукой по глазам. Только не расстраиваться, а то еще заплачешь в такое страшное время…

— Прошу разрешения, сестрица!

В дверях дежурки стоял высокий моряк в застегнутом бушлате.