Голубое и черное   ::   Панов Николай

Несколько дней спустя после вышеописанных событий конца тысяча девятьсот сорок первого года стройный, высокий старшина вышел из здания старой школы и, миновав вахтенного у ворот, приостановился, словно решая, куда направить шаг.

Боцман Агеев был одет в морскую, ладно пригнанную шинель. Над рыжеватыми его бровями чернел короткий мех зимней матросской шапки, алела звездочка-эмблема. Всегда, когда не находился в разведке, боцман надевал морскую форму первого срока. А нынче придется надолго расстаться с этой любимой формой, сменить ее на походный армейский костюм.

Он стоял у поручней, у деревянного трапа, бежавшего в заснеженную даль, и не мог заставить себя шагнуть на ступени, облепленные плотно утоптанным снегом. Сколько раз после потопления «Красотки» стоял вот так, не решаясь прошагать по городским улицам, открыть дверь госпиталя, вызвать медсестру Треневу, передать ей последние слова Бородина.

«Передай Люське…» — прошептал, геройски погибая, радист. Что передать? Все что было у него: задушевный голос, взгляд ясных, отважных глаз, улыбку юношеских губ унес Ваня с собой в ледяную гранитную могилу, о которой сложил песню другой погибший друг, Матвей Григорьевич Кувардин.

Рассказать о том, как умирал Бородин, как протянул в прожекторном свете свои крепкие руки, с какой силой поднял его на борт, а потом опускался на палубу, кашляя кровью?.,

Да, нужно рассказать Люсе и об этом. И вдруг в памяти встало девичье румяное лицо, как наяву увидел блестящие глаза, вьющиеся из-под шапочки косы, когда шла счастливая со стороны моря и ее бережно придерживал за локоть Ваня Бородин.