Гражданин Уклейкин   ::   Шмелев Иван Сергеевич

Матрена бы померла… И чтобы никто его не видал и он бы никого не видал… И чтобы никого не было… Лес бы все, лес…

— Вон у медничихи-то салоп новый… лисой подбит… Как люди-то живут! Тук-тук-тук.

— Связало меня с лешим… Платчишка и того нет!

— Завыла, — шипящим голосом отзывался Уклейкин. — Молчи уж!

— Ничего не видамши, сколько годов прожимши… ни куска съесть, ни…

— Трави… трави!..

— Городовиха-то вон… шелковый платок намедни принес ей… А от тебя, лысого беса, не…

— А вот украду скоро. У, чертова баба! Грызи, грызи…

— Водки бы поменьше лопал!

— Поменьше бы путалась… Уж молчи, все знаю… все твои потрохи знаю.

— Што знаешь-то, што?

— Сресаля, вот что!

— Пьяница!

— С тебя и пить-то зачал!

— С себя зачал!.. Серию тебе принесла.

— С Мишкой.

Когда-то эта обида горела и жгла. Теперь только чадила.

— На бульваре тебе место… путаная.

— Все лучше, ничем шкилет такой. Разве ты му-уж?

— У-у-у!..

Он сжимал резак, стискивал зубы и скрипел. В эти минуты ему страстно хотелось пырнуть ее в толстый живот и вертеть, вертеть там. И стало бы легче. Но что-то сдерживало. Быть может, сознание, что Матрена не боится его, что она сильнее его, а он слабый, совсем никудышный человек. И подымалась злоба на все. И ведь все понимают о нем так, как Матрена. Подрастет Мишка и будет говорить так же, как и Матрена. И некуда уйти, и ничего изменить нельзя. И опять соблазнительная, мучающая мысль приходила, и позывающе вздрагивали руки. Вот взять резак, подкрасться ночью к Матрене и полоснуть ее по белой шее… И все переменится.