Страница:
6 из 110
— Шкилет ты окаянный, а! Долго мытарить-то ты меня будешь, гнида ты несчастная, а?
Уклейкин сразу вянет, заслоняется рукой и бормочет:
— Не трожь… Сам, сам пойду… Ты не…
— У, несыть, кабашник! Ишь дармоеды, го-го-го! Лупоносы!
Она тащит Уклейкина за плечо, тычет в спину, и он идет толчками, откидываясь назад и на ходу вскакивая в опорки.
— Дай ей леща! Опоркой-то по башке! Э, зеваный черт!
Все еще не расходятся: сочувствуют Уклейкину и ругают Матрену.
— На меня б ее, печенки бы заиграли! — говорит кузнец.
— Уж и намылит она его, нашкипидарит!.. Чичас он еще в чувстве, а вот когда врастяжку, уж и лупит она его!.. Полсапожками по грудям, куда влезет.
— Баба могучая, д-д-а-а…
— Прямо клей! Все соки из его выбрала… Вот какая баба — груда!
— У ей крови много… путаная. С отцом дьяконом допрежь она все… Да вот у Власия-то на Стрижах, кудластый-то был… Стирала она у него, а он…
— М-да-а… Баба невредная…
— Хи-хи-хи! — заливались портнихи.
— А вы не слушайте, мы тут про деликатное толкуем.
— А мы и не знаем.
— А не знаете, так спущайтесь вечерком, узнаете…
Застучали медники. Застрочили машинки. Ударили к вечерням.
II
Когда случалось, в запой, попасть на Золотую улицу, Уклейкин первым делом направлялся к дому городского головы.
— Ага! Городская голова! Л-ловко! В три етажа загнул… Чи-исто!.. С миру по нитке — голому рубаха.
Мчался, брызгая грязью, рысак с окаменелым чудом на передке, и Уклейкин раскланивался вслед.
|< Пред. 4 5 6 7 8 След. >|