Громовержец. Битва титанов   ::   Петухов Юрий

Молись!

Когда старец вышел, склонил голову, нахмурился, сказал с натугой:

— Прощения у вас прошу, за все зло… — не договорил, горло перехватило, судорожно дернул кадыком прежде, чем слова снова потекли, — и вас прощаю.

Коротко сказал, а столько всего было за словами этими, что и не передать. Будто скала каменная скатилась с плечей, с груди, с души. Вздрогнуло и снова забилось за ребрами сердце вынутое прежде. И стало легко, нежданно легко. Теперь не он за все, за люд русский, за Державу в ответе, не он. А ему на покой пора, прав был волхв тихий.

Дон опустился на колени пред Кроном. Прошептал, будто выдавливая из себя силой слова покаянные, горькие:

— Это ты прости нас! Прости меня, ведь смерти твоей желал, ночей не спал, все грезилось, как расправу над тобою вершу за обиды. Прости! И за Жива прошу — прости и его!

Жив стоял истуканом. Не ему прощать отца. Но и прощения просить не за что, мать убиенная не позволяла просить прощения, мать Рея Праведная, которую он никогда не видел, мать его родная, чей пепел он похоронил в сестрином кургане погребальном, на родной земле. Горько! Страшно! Тяжко… было. Да перегорело все. Только тоска светлая осталась.

— Ты, отец, подымайся наверх. Твое княжество… пусть и будет твоим! — сказал неожиданно Жив. — А я уйду. Видно, не срок мне. Твой трон. Твоя Держава! Твоя власть! Все твое!

Жив опустился на широкую лавку, устланную шкурами. Закрыл лицо руками.