JК
И тогда приходят мародеры :: Бакланов Григорий Яковлевич
Страница: 42 из 155Немец и часы с него снял: право — сила, жизнь и смерть сейчас были в его руках.
Мог бы наш пограничник сказать или, слов не зная, показать жестом: ладно, мол, отпусти, чего уж… И тот бы отпустил. Или бы нарочно не отпустил, явив в своем лице непреклонность, силу Германии и мощь: чтоб знали. История была подлинная, но виделось за ней многое: раб, ставший господином.
Он встретил Машу в неурочный, послеобеденный час, когда пляж пуст. Она сидела одна, подставив лицо солнцу, массировала кремом плечо.
— Здравствуй, — сказал он и прилег рядом на горячую гальку.
Она все так же подставляла солнцу блестевшее кремом лицо с закрытыми глазами. Ответила не сразу, холодновато:
— Здравствуй.
И подняла бретельку лифчика, как бы прикрыв ею плечо.
— Здравствуй, — повторил он с нежностью. Только сейчас, вблизи нее, он чувствовал, как сильно соскучился за эти дни.
Маша вылила на ладонь розовый крем из бутылочки, продолжала массирующие движения:
— Оказывается, ты все же помнишь, что я есть на свете.
— Угу!
— Даже на пляж я вынуждена идти одна. Но тебе это, разумеется, безразлично.
— Ругайте нас, ругайте. Наступление — лучший вид обороны.
И болело за нее сердце: милая моя, хорошая, я же знал, что все кончится ничем, я же знаю этого прохиндея. Только ни о чем не спрашивать, не растравлять, он боялся слез. Придет время, сама все расскажет.
Шумело море, накатываясь и с грохотом уволакивая гальку. Запах моря, запах ее крема.
Мог бы наш пограничник сказать или, слов не зная, показать жестом: ладно, мол, отпусти, чего уж… И тот бы отпустил. Или бы нарочно не отпустил, явив в своем лице непреклонность, силу Германии и мощь: чтоб знали. История была подлинная, но виделось за ней многое: раб, ставший господином.
Он встретил Машу в неурочный, послеобеденный час, когда пляж пуст. Она сидела одна, подставив лицо солнцу, массировала кремом плечо.
— Здравствуй, — сказал он и прилег рядом на горячую гальку.
Она все так же подставляла солнцу блестевшее кремом лицо с закрытыми глазами. Ответила не сразу, холодновато:
— Здравствуй.
И подняла бретельку лифчика, как бы прикрыв ею плечо.
— Здравствуй, — повторил он с нежностью. Только сейчас, вблизи нее, он чувствовал, как сильно соскучился за эти дни.
Маша вылила на ладонь розовый крем из бутылочки, продолжала массирующие движения:
— Оказывается, ты все же помнишь, что я есть на свете.
— Угу!
— Даже на пляж я вынуждена идти одна. Но тебе это, разумеется, безразлично.
— Ругайте нас, ругайте. Наступление — лучший вид обороны.
И болело за нее сердце: милая моя, хорошая, я же знал, что все кончится ничем, я же знаю этого прохиндея. Только ни о чем не спрашивать, не растравлять, он боялся слез. Придет время, сама все расскажет.
Шумело море, накатываясь и с грохотом уволакивая гальку. Запах моря, запах ее крема.