Имя для птицы или Чаепитие на жёлтой веранде   ::   Шефнер Вадим Сергеевич

Может быть, они и не знали веселых песен, а быть может, смутно догадывались, что печаль располагает к доброте, что грустящий отзывчивее и щедрее веселящегося. Кажется, чаще всего исполняли есенинское «Письмо к матери» («Ты жива еще, моя старушка…») и «Кирпичики», – автора их никто не знал, но они были у всех на устах; на мотив «Кирпичиков» появилось тогда много вариантов. Один начинался так:

В нашем городе была парочка:

Он был слесарь, рабочий простой,

А она была пролетарочка,

Всех пленяла своей красотой.

Дальше события развивались печально: в пролетарочку влюбляется молодой богатый нэпман; он начинает ее водить по роскошным ресторанам, преподносит ей ценные подарки, обольщает девушку, отбивает ее у слесаря; тот в отместку убивает нэпмана и за это попадает в исправдом, а красавица «идет на бульвар».

Ни сугубо блатных, ни фривольных песен дворовые певцы не пели; если в них порой речь и шла о пьянстве, хулиганстве, проституции, то всегда в смысле нравоучительном, осуждающем. Помню, уже на закате дворового вокала, в тридцатых годах, широко шла песня с такими словами:

Налей мне рюмочку, я девушка гулящая,

Больна, измучена, и сил уж больше нет,

Как волк затравленный, брожу я одинокая, —

А мне, товарищи, всего семнадцать лет!

Далее в двух куплетах излагается, что еще недавно героине жилось хорошо, что она «пела песенки, как курский соловей».