Свора   ::   Молчанов Андрей

Мутно озирая высившиеся над его головой тридцатиметровые деревья с замшелыми стволами, он, еле ворочая языком, прошептал:

– Ребята… Чего-то с сердцем… Не могу… Давайте назад…

В голосе его, слабеющем с каждым произнесенным словом, в жалкой, заискивающей интонации, в том страхе смерти, что властно преодолел дешевенькую и грубоватую браваду насмешки над ней, Геннадий вдруг пронзительно и опаленно почувствовал какую-то иную, тщательно скрываемую под спудом хамства и презрительной жестокости суть того, кто именовался Грыжей… Суть изначальную, человеческую, доверчиво-детскую, знавшую о расплате, о вечности, о сострадании и любви…

Но пораженное постижение этой сути, жившей и в глубине его, Геннадия, что ныне отозвалась на зов чужого гибельного страха, это постижение прервал и развеял деловитый голос Константина:

– Э, Грыжа… Ты вот чего… Ну-ка, встань. И парочку приседаний давай… Все мигом пройдет. Надо, чтобы алкоголь выветрился, понял? – Он попытался поднять грузное тело под мышки, но руки Грыжи безвольно упали вдоль тела, а голова завалилась на грудь. – Х-ха, пульса нет… – задумчиво ощерившись, произнес Костя. Подумав, добавил: – Чем живой человек отличается от мертвого? Температурой и работоспособностью. С работоспособностью – дело ясное, температура тоже вроде падает… – Оттянув веко бездыханного товарища, вгляделся в зрачок. Произнес с притворной горестью: – Ну все… Зенки по семь копеек… Пьяница – добыча дьявола…

– Он умер? – дрогнувшим голосом вопросил Геннадий.

– Еще как! – глубокомысленно подтвердил Константин.

– И… чего делать будем?

– «Чего-чего»!.. – раздраженно отозвался Костя, снимая с покойного золотую цепь.