Индийские рассказы   ::   Киплинг Редьярд Джозеф

Длинная пауза предшествует последнему восклицанию: «Ла ила иль Аллах!» — и безмолвие воцаряется вслед за ним.

Муэдзин, спотыкаясь, спускается по тёмной лестнице, бормоча что-то. Он проходит под входной аркой и исчезает. Удушливое безмолвие нисходит на город Страшной Ночи. Коршуны на минаретах снова засыпают, храпя ещё громче; горячий ветер налетает ленивыми порывами; месяц спускается к горизонту. Облокотясь на парапет башни, сидишь до зари, смотришь на этот мучимый жарой улей и удивляешься: как живут там люди? О чем они думают? Когда они проснутся? Снова звук воды, выливаемой из кувшинов; слабый скрип деревянных постелей, которые ставят в тень или выносят из тени; нестройная музыка струнных инструментов, смягчённая далью и переходящая в печальную жалобу, и тихий грохот отдалённого грома. Во дворе мечети привратник, лежавший на лестнице минарета, когда я входил туда, дико вскакивает во сне, размахивает руками над головой, бормочет что-то и снова падает на своё место. Убаюканный храпом коршунов — они храпят, как чересчур наевшиеся человеческие существа, — я впадаю в беспокойную дремоту, сознавая, что пробило три часа и что в воздухе чувствуется лёгкая — очень лёгкая — свежесть. Город теперь совершенно тих, за исключением любовной песни какой-то бродячей собаки. Ничего, кроме мёртвого, тяжёлого сна.

После этого наступает мрак. Он, кажется, тянется несколько недель. Луна зашла. Даже собаки замолкли.