JК
Инфузория-туфелька :: Токарева Виктория
Страница: 4 из 8Это как раз понятно…
– А ты бы пошла за него? – спросила Марьяна.
– Я для Андрея – старая.
– А сколько ему?
– Сорок.
– Ну и тебе сорок.
– Правильно. А мужику в сорок нужна женщина в двадцать.
– А кому нужна женщина в сорок?
– Никому.
– А тогда зачем все это?
– Что?
– Ну ЭТО. ВСЕ.
– Ты какая-то странная. ЭТО и есть жизнь. Неужели не понимаешь?
Марьяна понимала. Она тоже не могла жить без любви. Но у нее была одна любовь на всю жизнь. Муж. Аркадий.
Они вместе учились в школе, начали спать в десятом классе. Они засыпали, обнимаясь, и вместе росли во сне, и их кости принимали удобные друг для друга изгибы и впадины. Они слились друг в друге. А потом в сыне. Ребенок был поздним, они тряслись над ним. У Марьяны не было и не могло быть других интересов. Она не понимала Тамариной жизни: как можно ложиться с чужим, обнимать чужого. Потом делать его своим, обнимать своего. Потом отдирать от тела вместе с кожей. И возвращаться домой, ложиться к мужу, который уже стал чужим, и мучиться, и ждать, пока нарастет новая кожа.
Марьяна брезговала жизнью своей соседки, как та ложками Андрея. Но каждый день ее тянуло сюда, в эту кухню. Марьяна усаживалась, пила кофе, слушала продолжение сюжета, подзаряжалась энергией чужой страсти.
Такое поведение по большому счету было безнравственным. Брезгуешь – не общайся. Обходи стороной. Но Марьяна приходила, садилась, и пила кофе, и слушала, и сопереживала.
– А ты бы пошла за него? – спросила Марьяна.
– Я для Андрея – старая.
– А сколько ему?
– Сорок.
– Ну и тебе сорок.
– Правильно. А мужику в сорок нужна женщина в двадцать.
– А кому нужна женщина в сорок?
– Никому.
– А тогда зачем все это?
– Что?
– Ну ЭТО. ВСЕ.
– Ты какая-то странная. ЭТО и есть жизнь. Неужели не понимаешь?
Марьяна понимала. Она тоже не могла жить без любви. Но у нее была одна любовь на всю жизнь. Муж. Аркадий.
Они вместе учились в школе, начали спать в десятом классе. Они засыпали, обнимаясь, и вместе росли во сне, и их кости принимали удобные друг для друга изгибы и впадины. Они слились друг в друге. А потом в сыне. Ребенок был поздним, они тряслись над ним. У Марьяны не было и не могло быть других интересов. Она не понимала Тамариной жизни: как можно ложиться с чужим, обнимать чужого. Потом делать его своим, обнимать своего. Потом отдирать от тела вместе с кожей. И возвращаться домой, ложиться к мужу, который уже стал чужим, и мучиться, и ждать, пока нарастет новая кожа.
Марьяна брезговала жизнью своей соседки, как та ложками Андрея. Но каждый день ее тянуло сюда, в эту кухню. Марьяна усаживалась, пила кофе, слушала продолжение сюжета, подзаряжалась энергией чужой страсти.
Такое поведение по большому счету было безнравственным. Брезгуешь – не общайся. Обходи стороной. Но Марьяна приходила, садилась, и пила кофе, и слушала, и сопереживала.