Из сборника Смесь   ::   Голсуорси Джон

Я случайно увидел его глаза вту минуту, когда он пытался ответить на вопрос начальника, как он себя чувствует. До смертного часа мне их не забыть. Это была настоящая трагедия. Целая вечность одиночества и безмолвия, которую он пережил здесь, смотрела из этих глаз; целая вечность, которую ему еще предстоит пережить, пока его не похоронят там, на тюремном кладбище. Такие жалкие, такие несчастные глаза были у него, каких на воле не увидишь у всех людей, вместе взятых. Я не мог вынести этого зрелища и поспешил выйти из камеры. В те минуты я раз и навсегда понял, почему страдание священно. Говорят, русские понимают это, хоть некоторые и считают, что они ведут себя порой, как дикари. Я почувствовал, что все мы должны склонить перед ним головы; что я, свободный, добропорядочный человек, выгляжу шарлатаном и грешником рядом с этим живым распятием. Какое бы преступление он ни совершил - не все ли мне равно, какое, - перед ним, этим бедным, потерянным существом, согрешили так страшно, что я - лишь прах у него под ногами. Подумаю о нем - он ведь и сейчас, наверное, там, - и во мне поднимается злоба на мне подобных, и я чувствую щемящую боль всех, кто сидит в клетке, - всех на свете.

Он отвернулся и с минуту молчал.

- Я вспоминаю, - проговорил он наконец, - как на обратном пути мы проезжали по городскому парку. Вот уж где вдоволь было приволья и света.