JК
Избранное в 2-х томах (Том 1, Повести и рассказы) :: Друцэ Ион
Страница: 3 из 715И всегда, когда трудно мне или хорошо, когда начинаю или заканчиваю что-либо, слышу рядом одобрительный шепот:
- Вот это по-нашему, вот это здорово!"
Мы намеренно передали канву рассказа Друцэ "Ореховый шепот", дабы нагляднее показать, как под пером писателя орех превращается в емкий ассоциативный образ, вбирающий и милую память детства, и осмысленную наполненность бытия, и мудрую красоту природы, и властный разбег времени, и щемящую призывность мечты, и, конечно же, самое дорогое - Родину.
Чем-то знаком нам этот орех (вспомним могучий дуб из "Войны и мира" Л. Толстого, старую мать Облога - сосну из "Русского леса" Л. Леонова, дубового великана из "Липяг" С. Крутилина, наконец, воспетую в десятках произведений русскую березу) и в то же время незнаком - как все, что отмечено печатью самобытности. Что-то есть в нем заветное для писателя и вместе с тем. понятное и близкое нам.
И в этом Друцэ: в умении выразить общезначимое и глубоко личное, в тяготении к емкому символу и широкозахватному тропу, в приверженности к лукавой улыбке и раздумчивой грусти, - весь в потребности высказаться так, как это свойственно только ему ("Калитка наша всегда была открыта, чтоб каждый прохожий мог взять этого шелесту сколько захочет"; "Редко теперь встретишь старого коня, что побывал на войне и помнит кое-что о ней, рассказывает молодым коням, а те смеются и считают, что это все сказки...").
- Вот это по-нашему, вот это здорово!"
Мы намеренно передали канву рассказа Друцэ "Ореховый шепот", дабы нагляднее показать, как под пером писателя орех превращается в емкий ассоциативный образ, вбирающий и милую память детства, и осмысленную наполненность бытия, и мудрую красоту природы, и властный разбег времени, и щемящую призывность мечты, и, конечно же, самое дорогое - Родину.
Чем-то знаком нам этот орех (вспомним могучий дуб из "Войны и мира" Л. Толстого, старую мать Облога - сосну из "Русского леса" Л. Леонова, дубового великана из "Липяг" С. Крутилина, наконец, воспетую в десятках произведений русскую березу) и в то же время незнаком - как все, что отмечено печатью самобытности. Что-то есть в нем заветное для писателя и вместе с тем. понятное и близкое нам.
И в этом Друцэ: в умении выразить общезначимое и глубоко личное, в тяготении к емкому символу и широкозахватному тропу, в приверженности к лукавой улыбке и раздумчивой грусти, - весь в потребности высказаться так, как это свойственно только ему ("Калитка наша всегда была открыта, чтоб каждый прохожий мог взять этого шелесту сколько захочет"; "Редко теперь встретишь старого коня, что побывал на войне и помнит кое-что о ней, рассказывает молодым коням, а те смеются и считают, что это все сказки...").