JК
Яд Борджиа :: Линдау Мартин
Страница: 125 из 147Но о мертвых не следует говорить дурно! Только если ваша светлость желает, я возьму с собой дюжину копий, и приволоку с рынка несколько самых красивых девушек.
– Если, герцог Цезарь, замышляется какое-либо насилие над женщинами, то как мои рыцарские обязанности, так и моя религия повелевают мне биться не на жизнь, а на смерть с теми, кто это сделает! – воскликнул иоаннит, поднимаясь с места, и хватаясь за рукоятку меча, готовый броситься на Мигуэлото.
– Мир вашей храбрости, благородный рыцарь! Я ведь сам принадлежу к благородному ордену рыцарства, рукой императора возведен в рыцари, и точно также обязан защищать слабых, а что же может быть слабее женщины? – иронично проговорил Цезарь, играя золотыми украшениями ордена, висевшего у него на шее.
Затем по данному им знаку, Мигуэлото моментально исчез с молодым Манфреди.
В продолжение всего последующего пира только иоаннит оставался пасмурным и молчаливым, почти не вмешивался в разговор и не притрагивался к пище. Казалось, он не мог забыть так быстро впечатления трагических сцен, свидетелями которых они были недавно, как его собрат, веселый добродушный англичанин, или не умел так ловко скрывать свои чувства, как Паоло Орсини. Однако, в характере Цезаря было что-то волшебное, как только он начинал выказывать все свои богатые умственные способности и широту души, которым он находил такое ужасное применение.
– Если, герцог Цезарь, замышляется какое-либо насилие над женщинами, то как мои рыцарские обязанности, так и моя религия повелевают мне биться не на жизнь, а на смерть с теми, кто это сделает! – воскликнул иоаннит, поднимаясь с места, и хватаясь за рукоятку меча, готовый броситься на Мигуэлото.
– Мир вашей храбрости, благородный рыцарь! Я ведь сам принадлежу к благородному ордену рыцарства, рукой императора возведен в рыцари, и точно также обязан защищать слабых, а что же может быть слабее женщины? – иронично проговорил Цезарь, играя золотыми украшениями ордена, висевшего у него на шее.
Затем по данному им знаку, Мигуэлото моментально исчез с молодым Манфреди.
В продолжение всего последующего пира только иоаннит оставался пасмурным и молчаливым, почти не вмешивался в разговор и не притрагивался к пище. Казалось, он не мог забыть так быстро впечатления трагических сцен, свидетелями которых они были недавно, как его собрат, веселый добродушный англичанин, или не умел так ловко скрывать свои чувства, как Паоло Орсини. Однако, в характере Цезаря было что-то волшебное, как только он начинал выказывать все свои богатые умственные способности и широту души, которым он находил такое ужасное применение.