Эныч   ::   Комарницкий Евгений

В воздухе они пропасть не могли, так что ищи их у себя. А что еще там с заводом? Поподробнее.

— Ты знаешь, Дмитриевич… — Плухов прикрывает трубку, по вторно прочищает горло. — Трудно поверить. Труба забита… — генерал невольно переходит на шепот, — членом. Мужским. Натуральным. Небывалой величины.

— Ну, ты даешь! — в трубке смешок. — А яйца как же?

— А что яйца? Они наверху остались. За них-то мы и тащили. Вертолетом. Два троса лопнули. Временно брезентом это дело накрыли.

— Ну, хватит, — в голосе Юрия Дмитриевича появляются металлические нотки. — Ты, знаешь, цирк свой кончай. И-и… вот еще что… Я к тебе, пожалуй, группу содействия подошлю. Встречай в четыре ноль-ноль. Все.

Плухов, послушав некоторое время пустую трубку, осторожно опускает ее на рычаг. Поднимается, ходит по кабинету, курит.

Не верит, стало быть, Юрбан-Барабан старому другу. А ведь когда-то Плухов ему отдал последнюю печеную картофелину. Вот так и бывает. Засядет человек в Москве и становится хряком.

Плухов подходит к бюстику. И ты не веришь? Обжигает пальцы сигарета. Нет. Ты веришь. Ты не можешь не верить. Это — главное.

Но все же обидно. С Барабаном освобождали Венгрию. Чехословакию. А раньше, в войну, нога к ноге спали. Не верит мне. Ладно. Сам убедится.

Стрекочет желтый телефон.

— Да, — бросает генерал в трубку.

— Петр Сергеевич! Степанчук беспокоит.

Плухов морщится.