JК
Юбилей дяди Изи :: Лимонов Эдуард
Страница: 17 из 26Одетая в купальник с хвостом и ушами, Банни преподнесла дяде Изе вечную, бессрочную подписку на журнал "Плейбой", и дядя Изя протанцевал с Банни, солидно и прилично поворачиваясь, несколько туров вальса. Теперь это уже был, безошибочно, вальс "Под небом Парижа". Присев ненадолго за стол дяди Изи, Банни вскоре ушла, сославшись на то, что она на работе.
Две сотни гостей жевали пахучие южные блюда и пахли сами. Пот омывал тела, разогретые водкой и пищей. Пахли крепкие средиземноморские салаты, соединяясь с запахом духов, дезодорантов и алкоголя. Осмелев, гости заговорили громче, стали перекрикиваться между столами.
"Прошу тишину, товарищи, -- сказал ведущий, появившись у микрофона. -Слово предоставляется новорожденному".
Дядя Изя, о, в эти минуты он был похож на Аристотеля Онассиса в фильме "Последний тайфун", дядя Изя сделал шаг на эстраду, качнул к себе микрофон и сказал, вытирая платком шею: "Тут немало было сказано хороших слов обо мне, спасибо, товарищи, большое. Теперь я хочу произнести тост за вас, мои дорогие приглашенные!"
Микрофон усилил в несколько раз и без того заметный южно-простонародный акцент бывшего начальника стройтреста Молдавской Республики и "дорогыэ пррыгглашенныэ" прозвучало железом о железо, грубо и с грохотом. Простой человек из народа, добившийся денег и успеха, обращается к своему клану, к друзьям в своем доме, на своем юбилее. Он мог бы без труда научиться говорить менее грубо, но, по всей вероятности, не хотел. Он хотел, как Аристотель Онассис, плясать "Сиртаки" или что там, "Фрейлейкс" на голливудском закате в маленьком голливудском порту, среди голливудских греков, в его случае евреев.
Две сотни гостей жевали пахучие южные блюда и пахли сами. Пот омывал тела, разогретые водкой и пищей. Пахли крепкие средиземноморские салаты, соединяясь с запахом духов, дезодорантов и алкоголя. Осмелев, гости заговорили громче, стали перекрикиваться между столами.
"Прошу тишину, товарищи, -- сказал ведущий, появившись у микрофона. -Слово предоставляется новорожденному".
Дядя Изя, о, в эти минуты он был похож на Аристотеля Онассиса в фильме "Последний тайфун", дядя Изя сделал шаг на эстраду, качнул к себе микрофон и сказал, вытирая платком шею: "Тут немало было сказано хороших слов обо мне, спасибо, товарищи, большое. Теперь я хочу произнести тост за вас, мои дорогие приглашенные!"
Микрофон усилил в несколько раз и без того заметный южно-простонародный акцент бывшего начальника стройтреста Молдавской Республики и "дорогыэ пррыгглашенныэ" прозвучало железом о железо, грубо и с грохотом. Простой человек из народа, добившийся денег и успеха, обращается к своему клану, к друзьям в своем доме, на своем юбилее. Он мог бы без труда научиться говорить менее грубо, но, по всей вероятности, не хотел. Он хотел, как Аристотель Онассис, плясать "Сиртаки" или что там, "Фрейлейкс" на голливудском закате в маленьком голливудском порту, среди голливудских греков, в его случае евреев.