Юдоль   ::   Лесков Николай Семенович

- А зачем?

- "Потому, говорит, что мне надо себе... другое приделение".

- Ну, и ты его приделил?

- Не я, а он сам приделился. Священник подвел Кромсая к окну, из которого видны были могилки, и говорит:

- Всмотрись-ка да "помяни гробы - они вечны домы": долго ли нам жить-то остается?.. Куда ты Павлушку дел?

Кромсай пенял, какое смущение запало в душу священника, и отвечал ему с широкой улыбкой:

- Что ты... Полно, батя!.. Неужли ты думаешь, что я Павлуньку загубил? Жив Павлунька!

- Ты подумай: у него мать Фаптея древняя. Если ей о сыне что-нибудь ужасное сказать - она помрет!..

Но ужасного ничего не было.

Кромсай рассказал только следующее: когда они с Пустоплясом выехали, то Пустопляс будто "все на самого себя обижался". "Что, - говорит, - дядя Кромсай, рассуди ты, какой я неахтительный, что никто меня очень не обожает! И всего у меня средства только одна старушка есть, только к ней к одной у меня есть и жалость на земле, - так что ни для кого, как для нее, я бы даже и в солдаты... Ведь я могу на Кавказ пойти и в офицеры выйти". А Кромсай ему и помог начать всю эту карьеру; он свел его к Николаю Андрееву Воробью, старинному орловскому маклеру, или "сводчику", а тот его как в хоровод завел и "определил идти по найму за бакалейщикова сына".

Священник, услыхав неожиданно такую развязку, молча присел на сундучок и только глаза на Кромсая выставил.

- Ну, ты, - говорит, - брат, жиган! недаром, видно, тебя вором кличут!

- А что же "кличут"!..