Юнкера   ::   Куприн Александр Иванович

Здесь есть такое чувство, что вот, на время, приоткрылась запечатанная дверь; запрещенное стало на глазах участников не только дозволенным, но и благословенным. Суровая тайна стала открытой, веселой, прелестной радостью. Нежный гашиш сладко одурманивал молодые души.

Александров не отходил от Оленьки, упрямо и ревниво ловя минуты, когда она освобождалась от очередного танцора. Он без ума был влюблен в нее и сам удивлялся, почему не замечал раньше, как глубоко и велико это чувство.

- Оленька, - сказал он. - Мне надо поговорить с вами по очень, по чрезвычайно нужному делу. Пойдемте вон в ту маленькую гостиную. На одну минутку.

- А разве нельзя сказать здесь? И что это за уединение вдвоем?

- Да ведь мы все равно будем у всех на глазах. Пожалуйста, Олечка!

- Во-первых, я вам вовсе не Олечка, а Ольга Николаевна. Ну, пойдемте, если уж вам так хочется. Только, наверно, это пустяки какие-нибудь, сказала она, садясь на маленький диванчик и обмахиваясь веером. - Ну, какое же у вас ко мне дело?

- Оленька, - сказал Александров дрожащим голосом, - может быть, вы помните те четыре слова, которые я сказал вам на балу в нашем училище.

- Какие четыре слова? Я что-то не помню.

- Позвольте напомнить... Мы тогда танцевали вальс, и я сказал: "Я люблю вас, Оля".

- Какая дерзость!

- А помните, что вы мне ответили?

- Тоже не помню. Вероятно, я вам ответила, что вы нехороший, испорченный мальчишка.

- Нет, не то. Вы мне ответили: "Ах, если бы я могла вам верить".