Юность   ::   Почивалин Николай Михайлович

Чернякова зажигает керосиновую лампу, я подкладываю в печку сухие кирпичи кизяка, - и то и другое приготовила уборщица редакции, пожилая, часто вздыхающая женщина.

Машенька читает влажные после оттиска гранки, я подчитываю - молчаливо слежу по оригиналу, и, если слышу неверно набранное слово, говорю. Машенька выносит на чистые поля гранки длинные хвостатые поправки. Читает она небыстро, монотонно, и только когда очередь доходит до стихов Грановича, заметно оживляется,

- Все. - Машенька подписывает гранки, выходит.

Через минуту из-за перегородки, отделяющей редакцию от типографии, доносятся голоса, веселый смех. Девчата успели подружиться.

От нечего делать перелистываю прошлогоднюю подшивку районной газеты. Праздник молодости - о физкультурном параде в Москве, заметка "Старейшая учительница города", несколько фотоснимков с общей подписью "Они поедут на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку". Как все это теперь далеко!..

Задумавшись, я не замечаю, как возвращается Чернякова. Девушка сидит за столом, подперев голову руками, молча смотрит на желтый подрагивающий язычок пламени керосиновой лампы.

- Вас жена провожала? - неожиданно спрашивает Машенька.

- Что? Нет... приятельница.

Чувствуя, как нехорошо по отношению к Оле звучит эта "приятельница", поясняю:

- Девушка. Очень хороший друг.

Не меняя позы, глядя черными расширенными зрачками на колеблющийся огонек, Машенька вздыхает.

- А меня никто не провожал.

- Ну, как так? А мать, отец?

- Мамы у меня нет.