JК
Каркассонн :: Фолкнер Уильям
Страница: 2 из 11Это было похоже на те очки для чтения, что носят с собой пожилые дамы, - очки привешены на шнурочке, а шнурочек сам собой наматывается на катушку в аккуратной золотой коробочке(золото, впрочем, без пробы): катушка, коробочка, прикрепленные к мощной груди матери сна.
Он тихо лежал, смакуя эту картину. У его ног Ринкон {2} вершил свои тайные темные ночные дела, и на густой и недвижной тьме улиц освещенные окна и двери были как жирные мазки широкой и каплющей краскою кистью. Где-то в доках начал вдруг источать себя корабельный гудок. Одно мгновенье это был просто голос, а затем он вобрал в себя и молчание, и атмосферу, создав на барабанных перепонках такой вакуум, в котором уж не было ничего, даже молчанья. А потом он расслабился, убыл, угас, и молчание снова начало дышать ритмическим шелестом от трения пальмовых веток одна о другую, похожим на шипенье песка, когда он скользит по металлическому листу.
Все же его скелет лежал неподвижно. Может быть, он думал об этом и представлял себе, что его толевая постель - это тоже очки, через которые он еженощно разглядывает ткань своих снов.
Поперек этих двух парных прозрачностей - его очков - каурый конек все мчался и мчался галопом со своей спутанной гривой из мятущегося огня. Вперед и назад под тугой округлостью брюха ритмически качались его ноги, то заносясь над землей, то от нее отталкиваясь, и каждый такой презрительный толчок еще подчеркивался дробным перестуком подкованных копыт. Тому, лежащему, видна была подпруга и подошвы на вдетых в стремена ногах всадника.
Он тихо лежал, смакуя эту картину. У его ног Ринкон {2} вершил свои тайные темные ночные дела, и на густой и недвижной тьме улиц освещенные окна и двери были как жирные мазки широкой и каплющей краскою кистью. Где-то в доках начал вдруг источать себя корабельный гудок. Одно мгновенье это был просто голос, а затем он вобрал в себя и молчание, и атмосферу, создав на барабанных перепонках такой вакуум, в котором уж не было ничего, даже молчанья. А потом он расслабился, убыл, угас, и молчание снова начало дышать ритмическим шелестом от трения пальмовых веток одна о другую, похожим на шипенье песка, когда он скользит по металлическому листу.
Все же его скелет лежал неподвижно. Может быть, он думал об этом и представлял себе, что его толевая постель - это тоже очки, через которые он еженощно разглядывает ткань своих снов.
Поперек этих двух парных прозрачностей - его очков - каурый конек все мчался и мчался галопом со своей спутанной гривой из мятущегося огня. Вперед и назад под тугой округлостью брюха ритмически качались его ноги, то заносясь над землей, то от нее отталкиваясь, и каждый такой презрительный толчок еще подчеркивался дробным перестуком подкованных копыт. Тому, лежащему, видна была подпруга и подошвы на вдетых в стремена ногах всадника.