Книга царя Давида   ::   Гейм Стефан

Есфирь лежала и улыбалась, но за время моего отсутствия она сильно сдала. Одеяло едва приподымалось над постелью, до того она исхудала.

— Ах, Есфирь, — вздохнул я, — нельзя мне было оставлять тебя. Она погладила мою руку.

— Сейчас же пойду в храм, — сказал я, — и пожертвую самого жирного барана, а потом куплю у левитов наилучших мазей и снадобий, которые наверняка тебе помогут.

Она подала остальным знак уйти, а мне — чтобы я сел рядом, и спросила:

— Ну как? Рассказывай. Я попытался изложить все, что увидел или узнал, как можно занимательней: о храме в Беф-Сане с его хитрыми священниками; о биточках, обернувшихся для Фамари, дочери Давида, страшной бедой; о замечательной находке в сарае Иоглии, сына Ахитофела. О суде над Иоавом, который задумал Ванея, а об отведенной мне роли я рассказывать не стал. Есфирь, любимая жена моя, слушала, и ее очам вернулась частица их прежнего живого света. В груди моей затеплилась новая надежда на ее выздоровление, и я сказал ей об этом.

— Это правда? — спросила она вдруг тоненьким детским голоском.

Таким голоском она говорила когда-то, в дни нашей юности, когда я, чаще в шутку, обещал ей, что Господь сотворит нам то или иное чудо.

— Это правда? — повторила она.

— Разумеется, — ответил я.

Она хотела засмеяться, счастливая, как когда-то, но лишь захрипела. Лицо ее побледнело, сделалось серым, она вцепилась в мою руку.

— Есфирь! — закричал я. Она задыхалась. Голова ее клонилась набок, казалось, Есфирь теряет сознание.