Книга царств   ::   Люфанов Евгений Дмитриевич

– Враз рассудил, умней всех оказался, – скривил он губы в презрительной усмешке и кольнул Ягужинского злым взглядом.

– Рассудил, как есть.

– Видали? – воскликнул Меншиков. – Говорим, как с иностранцами держаться, а ты – своего, почтенного, по роду и по знатности высокочтимого – ни во что возвел.

– Кто сказал такое?

– Ты сказал. За непочитание да за твое зазнайство наказать тебя арестом надобно да шпагу отнять, чтоб ты опамятовался, – не унимался Меншиков.

– Чтоб я… меня… – задыхался от возмущения Ягужинский.

– Угадал: тебя, зловредного…

– Постойте, погодите… Чего вы взголчились?..

– С цепи… как, истинно, с цепи…

– Пошто?.. Зачем?.. – шумели господа Сенат.

Светлейший князь никого и ничего не слушал, продолжая поносить и унижать генерал-прокурора, а тот, посчитав ниже своего достоинства вести нелепую брань, сорвался с места и, громко хлопнув дверью, выскочил вон.

– За что ты так его?.. – допытывался у Меншикова Стрешнев.

– За то, за что надо. Вот за что.

День сникал к вечеру. В Петропавловском соборе шла всенощная, и молившиеся удивились, увидев быстро вошедшего в собор взволнованного генерал-прокурора. Тяжело переводя дыхание, Ягужинский остановился у правого клироса и, показывая рукой на гроб Петра, проговорил с дрожью в голосе:

– Мог бы я пожаловаться, да не услышит он, что Меншиков показал мне обиду. Хотел мне сказать арест и снять с меня шпагу, чего я над собою от роду никогда не видал.