JК
Колесница Гелиоса :: Санин Евгений Георгиевич
Страница: 532 из 696 — Так, значит, ты не знаешь его? Жаль!Тогда пошли наверх, я ведь только для этого и привел тебя сюда!»
Нет, не для этого показал ему вельможа муки несчастного. Эвдем хотел запугать его, показать, что будет с ним и его семьей, если он окажется таким же строптивым. И кажется, своего добился. Тот ужас, который он испытал в том подвале, снова всякий раз охватывал его, едва он слышал голос Эвдема или видел его…
«Что же мне теперь делать?» — в отчаянии думал Демарх, он встал с постели и отправился за водой.
Проснувшийся город уже не радовал его, как прежде, утренним многоголосьем и пестротой улиц.
«Так что же делать: убить свою совесть, и всю жизнь провести дома, не смея выйти за дверь, чтобы не встретиться глазами с соседями, друзьями, с теми, кого успел полюбить, или… отдать жену и детей на муки палача Эвдема?!»
— Что с тобой, Демарх? — встревоженно спросила жена, которую соседи называли Мелиттой, «пчелой», а он, переиначив ее имя, — Мелитиной, что на эллинском означало «медовая». — Уж не болен ли ты?
— Нет-нет, — поспешил успокоить ее Демарх и похолодел от мысли, что на эти плечи, спину, заметно уже выдававшийся живот может опуститься раскаленный прут палача…
— Может, мне самой разбудить детей?
— Ну что ты! — через силу улыбнулся Демарх. — Они уже такие большие, а тебе не следует больше подымать тяжести!
Он вошел в отделенную пологом из разноцветных старых лоскутков детскую половину и склонился над широким топчаном.
Нет, не для этого показал ему вельможа муки несчастного. Эвдем хотел запугать его, показать, что будет с ним и его семьей, если он окажется таким же строптивым. И кажется, своего добился. Тот ужас, который он испытал в том подвале, снова всякий раз охватывал его, едва он слышал голос Эвдема или видел его…
«Что же мне теперь делать?» — в отчаянии думал Демарх, он встал с постели и отправился за водой.
Проснувшийся город уже не радовал его, как прежде, утренним многоголосьем и пестротой улиц.
«Так что же делать: убить свою совесть, и всю жизнь провести дома, не смея выйти за дверь, чтобы не встретиться глазами с соседями, друзьями, с теми, кого успел полюбить, или… отдать жену и детей на муки палача Эвдема?!»
— Что с тобой, Демарх? — встревоженно спросила жена, которую соседи называли Мелиттой, «пчелой», а он, переиначив ее имя, — Мелитиной, что на эллинском означало «медовая». — Уж не болен ли ты?
— Нет-нет, — поспешил успокоить ее Демарх и похолодел от мысли, что на эти плечи, спину, заметно уже выдававшийся живот может опуститься раскаленный прут палача…
— Может, мне самой разбудить детей?
— Ну что ты! — через силу улыбнулся Демарх. — Они уже такие большие, а тебе не следует больше подымать тяжести!
Он вошел в отделенную пологом из разноцветных старых лоскутков детскую половину и склонился над широким топчаном.